– – –
Как в истерике, рука по гитаре
Заметалась, забилась, – и вот
О прославленном, дедовском Яре
Снова голос роковой поет.
– – –
Выкрик пламенный, – и хору кивнула,
И поющий взревел полукруг,
И опять эта муза разгула
Сонно смотрит на своих подруг.
– – –
В черном черная, и белы лишь зубы,
Да в руке чуть дрожащий платок,
Да за поясом воткнутый, грубый,
Слишком пышный, неживой цветок.
– – –
Те отвыкнуть от кочевий успели
В ресторанном тепле и светле.
Тех крестили в крестильной купели,
Эту – в адском смоляном котле!
– – –
За нее лишь в этом бешеном сброде,
Задивившись на хищный оскал,
Забывая о близком походе,
Поднимает офицер бокал.
– – –
.
26 сентября 1915
– – –
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою», –
И вздрогнул он, привычный к бою,
Пришлец из буйной Кабарды.
– – –
Рука и взгляд его тверды, –
Не трепетали пред пальбою.
Она поет: «Аллаверды, Аллаверды –
Господь с тобою».
– – –
Озарены цыган ряды
Луной и жженкой голубою.
И, упоенная собою,
Под треск гитар, под вопль орды
Она поет: «Аллаверды».
– – –
.
29 сентября 1915
– – –
Я вспомню все. Всех дней, в одном безмерном миге,
Столпятся предо мной покорные стада.
На пройденных путях ни одного следа
Не минуя, как строк в моей настольной книге,
И злу всех дней моих скажу я тихо «да».
– – –
Не прихотью ль любви мы вызваны сюда, –
Любовь, не тщилась я срывать твои вериги!
И без отчаянья, без страха, без стыда
Я вспомню все.
– – –
Пусть жатву жалкую мне принесла страда,
Не колосом полны – полынью горькой – риги,
И пусть солгал мой бог, я верою тверда,
Не уподоблюсь я презренному расстриге
В тот бесконечный миг, в последний миг, когда
Я вспомню все.
– – –
Снова на профиль гляжу я твой крутолобый
И печально дивлюсь странно-близким чертам твоим.
Свершилося то, чего не быть не могло бы:
На пути на одном нам не было места двоим.
– – –
О, этих пальцев тупых и коротких сила,
И под бровью прямой этот дико-недвижный глаз!
Раскаяния, – скажи, – слеза оросила,
Оросила ль его, затуманила ли хоть раз?
– – –
Не оттого ли вражда была в нас взаимной
И страстнее любви и правдивей любви стократ,
Что мы двойника друг в друге нашли? Скажи мне,
Не себя ли казня, казнила тебя я, мой брат?
– – –
Окиньте беглым, мимолетным взглядом
Мою ладонь:
Здесь две судьбы, одна с другою рядом,
Двойной огонь.
– – –
Двух жизней линии проходят остро,
Здесь «да» и «нет», –
Вот мой ответ, прелестный Калиостро,
Вот мой ответ.
– – –
Блеснут ли мне спасительные дали,
Пойду ль ко дну, –
Одну судьбу мою вы разгадали,
Но лишь одну.
– – –
И впрямь прекрасен, юноша стройный, ты:
Два синих солнца под бахромой ресниц,
И кудри темноструйным вихрем,
Лавра славней, нежный лик венчают.
– – –
Адонис сам предшественниц юный мой!
Ты начал кубок, ныне врученный мне, –
К устам любимой приникая,
Мыслью себя веселю печальной:
– – –
Не ты, о юный, расколдовал ее.
Дивясь на пламень этих любовных уст,
О, первый, не твое ревниво, –
Имя мое помянет любовник.
– – –
.
3 октября 1915
И дам тебе ключи от Царства
Небесного: и что свяжешь на
Земле, то будет связано на небесах…
Евангелие от Матфея, гл. 16
– – –
Как встарь, смешение наречий, –
Библейский возвратился век,
И поднял взгляд нечеловечий
На человека человек.
– – –
Гонимы роковою ложью,
Друг в друге разъяряют злость,
И, поминая имя Божье,
В Христову плоть вонзают гвоздь.
– – –
По нивам и по горным кряжам
Непостижимый свист ядра…
Что скажете и что мы скажем
На взгляд взыскующий Петра?
– – –
.
26 октября 1915
– – –
И вот она! Театр безмолвнее
Невольника перед царем.
И палочка взвилась, как молния,
И вновь оркестра грянул гром.
– – –
Лучи ль над ней свой блеск умножили,
Иль от нее исходит день?
И отрок рядом с ней – не то же ли,
Что солнцем брошенная тень?
– – –
Его непостоянством мучая,
Носок вонзает в пол, и вдруг,
Как циркулем, ногой летучею
Вокруг себя обводит круг.
– – –
И, следом за мгновенным роздыхом,
Пока вскипает страсть в смычках,
Она как бы вспененным воздухом